Я стояла у обочины на перекрестке пыльных дорог, где-то на пороге священной для алтайцев Каракольской долины и ждала Марину. По телефону ее голос был теплым и приветливым, журчал как лесной ручеек. Она тут вроде местного гида, водит экскурсии к святым местам и петроглифам. Она чуть опаздывала, и в ожидании, я наблюдала за коровами, пришедшими на водопой в придорожному водоему.
Марина вышла из леса, помахала мне рукой и позвала подойти поближе. Она мне понравилась сразу — приветливая женщина, в скромном платке на голове, с баюкающим голосом. Подойдя ко мне, она вместо приветствия протянула мне длинное коричневое перо. «Оля, смотри, что у меня для тебя есть! Уже иду к тебе, смотрю, твое перо лежит. Сразу подумала, что знак хороший. Подобрала вот, принесла тебе. Пусть у тебя этим пером пишется все легко, как у птицы». Алтайцы в Каракольской долине — этнические адепты «Белой веры» бурханизма — религии, вобравшей в себя по чуть-чуть всего: шаманизма, веры друидов, местных культов. Бурханисты поклоняются духам природы, духам стихий, делают подношения деревьям, ручьям, горам и лесам и очень верят в знаки. Перо явно принадлежало большой птице. Я тот еще орнитолог, но мне хотелось верить, что оно некогда было в оперении коршуна или орлана.
«Обернись, — это наш священный камень. Он с кварцем, это минерал, который имеет память. Его установили здесь для защиты. В Каракольской долине у нас вообще все священное, мы верим, что здесь находится пуповина планеты».
Пуповина планеты была на мой взгляд идеальна. Горы обрамляли залитую светом равнину, на которой паслись коровы и лошади. Вдалеке виднелись сельские крыши домов, синие ленты рек, как вены, неспешно текли по своим руслам. Где-то позади меня остался Чуйский тракт, у горизонта — Теректинский хребет.
Ветер трепал ленты— кыйра, атласные, белые и желтые. Алтайцы повязывают их, молясь о своем духам. Людям из других культур это делать не рекомендуется, поскольку никто толком не знает ритуалов. Но близ всех туристических мест, где мне довелось побывать на Алтае, я обращала внимание, что приезжие на ветки повязывают всякий мусор — от шнурков до полиэтиленовых пакетов. «Ленты мы повязываем чаще всего на березу или на лиственницу, мы ее почитаем. У нас все дома из лиственницы, мы отапливаем их лиственницей. У нас для нее три названия — маленькое дерево называем «чарал», когда подрастет — «чет», а уже взрослое «тыт». Но я не буду повязывать кыйра, я сейчас в трауре, поэтому пока не могу. Но я духам привезла угощенье, до встречи с тобой источник угостила» — поделилась Марина. Вы угостили ручей печеньем?— переспросила я. Марина кивнула.
Я подняла глаза от уже пожелтевшей лиственницы, под которой мы стояли, на горную вершину. Это гора Байту. Марина, проследив за моим взглядом, тут же спросила. «Видишь что-то?». Я видела горы, красивые, скалистые. Я люблю эти вертикальные пейзажи, где бы не находилась. «Люди, у которых развит третий глаз, видят образы, много разных образов. Я даже сама однажды четко увидела барса. Тогда был снег. И вся эта природная графика была черно-белая. В соседней деревне живет бабушка, ей уже за 80 лет. Она нарисовала эту гору, у нее тут целое войско богатырей было. Я видела силу и ощущала энергию». У Марины получилось добавить в наш день немного таинства. То ли это было из-за ее тихого голоса, спокойного и уравновешенного, то ли и впрямь здесь, по пуповине, поднималось к детям земли что-то важное.
«Мы не поднимаемся на вершину священных гор. Гора — это для нас символ очага. Поэтому он всегда находится в центре наших аилов». Все оказалось так логично; пирамидальные строения, в которых у многих сейчас попросту летние кухни и правда, напоминают горы. «В аиле всегда есть мужская и женская половина. Так же и здесь. Каракольская долина считается отцовской. За горой Арактой лежит материнская долина». Марина начала читать строки, начертанные на камне, слова-благожелания, тем, кто окажется рядом. «Алас, алас, алас», — это как Аминь, сказала она.
Мы сели в машину и поехали в Каракольскую долину. В самый пупок. Мы остановились у древних петроглифов у горы Бичикту-Бом, посмотрели на начертанные фигуры маралов и охотников, вычерченные на плите с древним тюркским письмом, поехали дальше, а затем пробили колесо. Пока Кирилл, мой сопровождающий, водитель и ангел-хранитель на Алтае, что каждый день варил мне чудесный кофе прямо на природе, возился с колесом, Марина потянула меня на холм.
Она была в своей стихии. Срывала травки, листочки, выглядывала дары природы. Я еле поспевала за ней. Иногда казалось, что мое присутствие для нее не сильно важно. Было ощущение, что она почти не замечает меня, хоть и обращается ко мне, но видит все, то, чего не вижу я. Она была в своем мире, где знала каждое название всему что пахнет, колется, цветет и цепляется за штаны.
«Оля, смотри какое чудо! Это тоже для тебя — маральник зацвел! Обычно он цветет в мае, а этот для тебя в сентябре. Это чудо, какой знак». Розовые лепестки на низком кустарнике и правда были чуть ли не единственным распустившимся цветком в долине. Осень — время спиреи, когда горы окрашиваются в красный цвет. А розовый — цвет весны.
По дороге в село Боочи, где жила Марина, мы с Кириллом, моим водителем по просьбе Марины подбирали ее односельчан. Транспорт ходит редко, и все кто едет в села, а их в долине три, останавливаются и подвозят людей. «Я живу в среднем селе, — рассказывает уже в машине Марина. У каждого села свой характер. Вот это маленькое село Бичикту-Бом— здесь давно не было школы. То открывают, то закрывают. Сейчас начальная есть. Но эта деревня известна в республике тем, что дала очень много ученых людей. Про нас говорят, что мы серые трудяги. Что будем работать до тех пор, пока глаз не выпадет. А глаз выпадет, положат в карман и дальше будут работать. В дальней деревне Куладе простых людей нет, любого останови и у него будет какой-то дар. А давай-ка к Ногону заедем. Он тебе сыграет и споет. Мы вчера с ним чай с чабрецом пили, а сегодня он суслика обещал сварить».
«Вы тоже едите сусликов?, — я знала, что в Монголии коренное население запекает на кострах сурков. Но чтобы вот тех, кто шныряет туда-сюда под колесами, не представляла.
Было видно, что Марина смутилась, но мне было любопытно. Оказалось, «суслятину» в долине готовят примерно, как кроликов — запекают в фольге и подают с молодым картофелем. А иногда делают шашлык.
— И как на вкус?
— На любителя, как белка.
Ногон Шумаров вышел в очень красивом синем наряде и головном уборе и представился Колей. «А я Оля», — весело ответила я. Ногон, он же Николай, проводил меня в светлую комнату и знаком пригласил сесть на низкий помост, покрытый ковром. Он взял один из традиционных алтайских инструментов, лежавших перед ним на маленьком столике и начал играть. Сначала на варгане, затем на шоорах и комусе, на ятягане (скифской арфе). В процессе разговора, который выходил несколько театральным — по актам, в перерывах между исполнением или горловым пением Ногона, выяснилось, что он заслуженный артист России, актер и музыкант.
Еще через пару композиций, старец рассказал, как принимал у себя Вилле Хаапасало, забил для него барана и водил на священный источник, когда тот приезжал снимать документальный фильм про Алтай; Гарика Сукачева, у него Ногон снимался в роли старца в фильме «Дом солнца». И еще были роли, например, шамана в «Угрюм-реке», в «Изгороди». Тихо сидевшая за кухонным столом Марина, скромно сказала, что в этой же ленте снималась и она, в роли жены.
«Я много где учился и работал, но вернулся на Алтай. Здесь жили мои предки. Я играю на инструментах, на которых играли много тысяч лет назад. Я самоучка, сам научился играть на музыкальных инструментах. Даже шоор (инструмент похожий на дудочку) сделал сам из дягеля. Я чувствую контакт с этими местами. Когда я еще только учился всему, петь и играть, я ощущал себя как будто я летаю над нашей деревней, летаю как во сне. Как-то меня попросили сыграть у саркофага богатыря, чтобы дух батыра вернулся. И дух возвратился. На вершине горы я скакал на коне, а внизу облака, пел алтайские песни. И вдруг начал рычать. Прямо как медведь и понял, что это самое то. Сорвал связки тогда даже».
Ногон запел, низким голосом, клокочущим, резким. На Алтае более 260 эпосов, которые поют, все они записаны в архивах. Раньше они передавалось от деда к внуку, от отца к сыну. Это была небольшая часть некоего героического сказания, пелось явно о набегах воинов.
Ногон отложил топшуур и предложил чаю. Марина засуетилась, налила в большие кружки кипяток, на стол поставила помидоры. Мы еще некоторое время поговорили. В отличие от многих жителей сел Каракольской долины, жизнь у Ногона яркая — гастроли, театры, съемки, выступления. Но и своя селянам нравится. Марина засобиралась, солнце клонилось к закату, и мне нужно было вернуться в Ун-Эчмек. Мы тепло попрощались с Колей и через всю Каракольскую долину, три села, ехали домой.
Остановились в одной из деревень около краеведческого музея. Выяснилось, что Марина долгое время здесь работала. Но сейчас музей закрыт. Горячая пора — не до культуры. Шишка уродилась, все торчат в кедровниках, картошку пора копать, ягода пошла. Заглядывая за забор, с тотемными символами, спрашиваю, что там ценного из экспонатов. «Утварь традиционная — сосуды из коровьего вымени, из бараньей мошонки. Каменный фаллос есть, еще один костяной. Его использовали для обряда Кочеган, чтобы родить. Его нашли в горах».
Я провела пальцем по выбитому на столбе тотему. Марина, словно поняв, о чем я хочу сказать, опередила меня:
— Это символы алтайских родов, у нас их более 40. На калитке — изображен символ родов «тулес» и «майман».
— А вы кто?
— Я «тудош». А мой муж «майман». У каждого рода есть свой родовой знак, тотемная гора, свое дерево и родовое животное. У меня — заяц, у мужа собака, у некоторых родов барсы и даже лоси. Может они раньше водились тут. Дети — собаки, им передается по мужу. Мое дерево— береза, у майманов — лиственница.
«Подними голову», — попросила Марина. — «Видишь, на горе ленты развиваются? Это место нашей молитвы, наше святилище. Над каждой алтайской деревней есть такое. Мы туда ходим молиться дважды в год, на осеннее моление — золотое, оно уже прошло, и на весеннее, зеленое.
— Вы молитесь дважды в год?
— Нет, просто в остальных случаях женщины у себя в аиле проводят моления духам. Чаще всего духу огня.
— А как выглядят молитвы? Есть слова?
— Каждая молитва от сердца. От себя, но есть определенные слова, которые нужно произносить. Все мероприятия мы проводим на растущую луну. Дни рождения, юбилеи отмечаем раз в 12 лет. То есть не 50 отмечаем, например, а 48. Если юбилей выпадает на старую луну, его переносят на следующей месяц новолуния. И от Новолуния до полнолуния у нас везде играются свадьбы. После полнолуния наступает тишина, никаких праздников. У нас все привязано к луне. Сажаем овощи тоже согласно лунному календарю. Те овощи, которые растут над землей, что тянутся вверх — на растущую, а на убывающую — морковку свеклу, картошку.
— Праздники тоже "лунные"?
— Да, мы празднуем Восточный Новый год, он совпадает с китайским. Еще встречаем весну, обычно совпадает с Масленицей. Собираемся в одном месте, веселимся, играем в игры разные, много еды готовим.
Под каменной стелой лежали в закатной тени коровы. Они взирали на нас сонно и мешали осмотреть место силы — скифские, а возможно тюркские курганы. Их давно разграбили, да и молиться сюда перестали ходить, слишком уж много туристов тут. Археологам не удалось понять, откуда здесь камни. Разобрались, что откуда-то привезли, то есть камни не из этих мест. А кто и откуда, неизвестно. Камни стоят все в одном направлении — как забор. Один из монументов изначально был установлен под наклоном, и угол совпадает с углом наклона земной оси. Вот только Марина не уточнила, до того, как ось чуть поменяла свои координаты или позже. В чем секрет стел, в чем сакральность, но она точно есть, тоже никто не возьмется сказать. В 1954 году проводили раскопки, все что удалось найти в древних захоронениях отвезли в Эрмитаж. Может это простые балбалы для коновязи?
Мы снова уселись в машину и направились в сторону Каракола. Марина рассказывала, как в трудные времена обращается к шаману, про обереги, которые хранит, сетует, что надо бы повесить шкурку тотемного животного дома, по совету шамана, но все руки не доходят — некогда. Про землетрясение, что случилось за пару дней до моего приезда. Вспомнила, и про принцессу Укока, которую подняли из кургана, алтайцы верят, что бедствие пришло на их земли именно потому, что потревожили мумию. Про умерших, ведь их нельзя беспокоить после 40 дней, алтайцы даже на кладбища не ходят и плакать запрещают. Про выпас овец, мне с трудом представлялась Марина на коне в горах, но Марина уверила. По осени они жирные, да ленивые. Это весной за ними надо скакать. Про приемную дочь из Англии Джоанну, приехавшую туристом, да так и оставшуюся в деревне у Марины на долгие годы.
Стемнело. Мы тепло попрощались с Мариной, но оказалось, что всего лишь до завтра. Утром она попросила добросить ее до шамана, и нам было по дороге.
Проект «Четыре сезона России» проходит при поддержке Русского географического общества www.rgo.ru
Посещение Каракольской долины рекомендовано Русским географическим обществом.
Увидеть красоты Алтая, познакомиться с местными обычаями и отправиться в настоящее приключение вам поможет принимающий туристический оператор на Алтае - компания LB Tour.
Посмотреть фоторепортаж про Алтайский край и Горный Алтай можно здесь.
Еще почитать про Алтай:
Самые красивые места Алтайского края
Самые красивые места Горного Алтая
Принцесса Укока
В поисках снежного барса
Женщина-кузнец: Мать-наковальня
Алтайское холмогорье: Бизнес на траве
Направления 
Личный опыт 
Travel репортаж 
Достопримечательности 
Рейтинги Top Orange 
Orange Spa 
Отели 
Дневники Orange Diaries 
Путеводители
Оставить комментарий